Неточные совпадения
— Но
надеюсь,
граф, что вы бы не согласились жить всегда в деревне, — сказала графиня Нордстон.
— Но ежели, ваше сиятельство, это случится… Позвольте
надеяться, сиятельнейший
граф!
— Если б только, ваше сиятельство, позволили мне
надеяться… — начал было Калинович, но
граф перебил его кивком головы.
Приезжал к нему из Петербурга двадцатидвухлетний поручик-сын и пробовал утешить старика, обнадеживая, что
граф Иван Александрович
надеется все повернуть на старую колею, но князь выслушал, на минуту просиял улыбкой и не поверил.
Лишенные пищи и способов ее добыть, его товарищи, пресытившись, кроме того, жестокостями, которые они совершали, и
надеясь получить прощение, выдали его коменданту Яицкой крепости, который отправил его в Симбирск к генералу
графу Панину.
—
Надеюсь,
граф… но если мой друг жив, то я могу спасти его.
— И вы с
графом Хвостиковым
надеетесь все это сделать? — произнес он насмешливо.
Положение
графа было очень нехорошее: если бы изобретенное им предприятие было утверждено, то он все-таки несколько
надеялся втянуть Янсутского в новую аферу и таким образом, заинтересовав его в двух больших делах, имел некоторое нравственное право занимать у него деньги, что было необходимо для
графа, так как своих доходов он ниоткуда не получал никаких и в настоящее время, например, у него было в кармане всего только три целковых; а ему сегодняшним вечером нужно было приготовить по крайней мере рублей сто для одной своей любовишки: несмотря на свои 60 лет,
граф сильно еще занимался всякого рода любовишками.
Граф, не откладывая времени, собрался в Петербург и вознамерился прямо приехать к Траховым и даже остановиться у них,
надеясь, что те не откажут ему на время, по крайней мере, в гостеприимстве.
Несчастный отдал бы всё на свете, чтоб только остаться с нею наедине; но
граф D., казалось, расположился у камина так спокойно, что нельзя было
надеяться выжить его из комнаты.
Ты сам…. помнишь нашего парижского приятеля,
графа D.? — Нельзя
надеяться на женскую верность; счастлив, кто смотрит на это равнодушно! но ты!.
В продолжение всего ужина Эльчанинов переглядывался с Клеопатрою Николаевною каким-то грустным и многозначительным взором. Ночевать, по деревенскому обычаю, у
графа остались только Алексей Михайлыч, никогда и ниоткуда не ездивший по ночам, и Клеопатра Николаевна, которая хотела было непременно уехать, но
граф ее решительно не пустил, убедив ее тем, что он не понимает возможности, как можно по деревенским проселочным дорогам ехать даме одной, без мужчины,
надеясь на одних кучеров.
Граф Юрий Петрович Сапега был совсем большой барин по породе, богатству и своему официальному положению, а по доброте его все почти окружные помещики были или обязаны им, или
надеялись быть обязанными.
— Помилуйте, — отвечал я, — что за церемония. — Я, признаться, боялся, чтобы эта Рожа не испортила моего аппетита, но
граф настаивал и, по-видимому, сильно
надеялся на могущественное влияние своей Рожи. Я еще отнекивался, как вдруг дверь отворилась и взошла женщина, высокая, стройная, в черном платьи. Вообразите себе польку и красавицу польку в ту минуту, как она хочет обворожить русского офицера. Это была сама графиня Розалия или Роза, по простонародному Рожа.
— Э, сверхштатным! Старик же и давал на содержание, я говорю вам, он добрый; но мы все-таки не уступим. Конечно, двадцать пять рублей не обеспечение, но я вскорости
надеюсь принять участие в управлении расстроенными имениями
графа Завилейского, тогда прямо на три тысячи; не то в присяжные поверенные. Нынче людей ищут… Ба! какой гром, гроза будет, хорошо, что я до грозы успел; я ведь пешком оттуда, почти все бежал.
Граф(с некоторым удивлением взглядывая на него). Но что же такое, собственно, вы ревизовали? Не мои же распоряжения,
надеюсь?
Граф. Итак, я могу
надеяться на вас, любезнейший Алексей Иваныч?
Граф (подходя к Дарье Ивановне). Дарья Ивановна, вы, пожалуйста, извините меня: я сегодня, к сожалению, не могу у вас остаться долее, но я
надеюсь, что в другой раз…
Граф. (берет шляпу). Сейчас, сейчас. Vous verrez, cela n’est pas mal. Я
надеюсь, что эта безделка вам понравится.
Граф. В итальянском. Я другого не признаю. Pour moi — je fais peu; mais ce que je fais est bien. Кстати, ведь и вы занимались музыкой. Вы очень хорошо на фортепианах играли. Я
надеюсь, вы всего этого не бросили?
Дарья Ивановна. Как жаль! (Вставая.) До другого раза. Ведь я
надеюсь,
граф, что вы побываете к нам перед вашим отъездом.
Граф Любин (к Дарье Ивановне). А мы, Дарья Ивановна, еще с вами увидимся… я
надеюсь. (Дарья Ивановна приседает.) До свидания. (К Ступендьеву.) Куда идти — сюда? (Указывает шляпою на дверь в кабинет.)
Она все еще
надеялась, что в английском порте, где должны будут остановиться корабли, страстно любимый ею русский богатырь,
граф Алексей Григорьевич, непременно освободит ее.
Посредством
графа Орлова я
надеялась получить на то согласие императрицы, для чего и вошла с ним в сношения.
Было над чем призадуматься принцессе. Послав к
графу Орлову письмо из Рагузы, она так долго ожидала объявления своего «манифестика» стоявшему на Ливорнском рейде русскому флоту, что наконец, несмотря на всю свою легкомысленность, могла прийти к заключению, что предложение ее отвергнуто Орловым и что ей не только не должно
надеяться на него, но следует опасаться всем известной его предприимчивости. Эти опасения, по всей вероятности, и были причиной как холодного приема Христенеку, так и отказа Дженкинсу.
— Конечно, ему за семьдесят, а говорят, и больше, а ей лет двадцать. Много ведь их, четыре девки. А
граф, старик, женился назло своим родным.
Надеется еще иметь детей. Мы ездили просить ему благословение.
— Кроме того, в последнее время Иван Корнильевич без ума влюбился в компаньонку бежавшей Селезневой Елизавету Петровну Дубянскую… Это его отвлекало от кутежей, но играть он продолжал,
надеясь отыграться… Долгов у него много, и понятно, что он, вероятно, по совету
графа Стоцкого, повыудил из кассы конторы деньги, а для того, чтобы отвести от себя подозрение, поручал изредка ключ Сиротинину, его счастливому сопернику в любви к Дубянской…
— И
надеюсь, эта дружба не без доказательств. История с Ольгой Ивановной поставила меня во внутреннюю борьбу между моим другом
графом Петром и вами, и вы знаете, что я в этом деле на вашей стороне…
— Да, я пригласила вас, чтобы, во-первых, с вами познакомиться, — Наталья Федоровна подчеркнула это слово, как бы давая понять, что она даже сама позабыла о ночном визите к ней Настасьи, — так как
граф сказал мне, что по нездоровью, вы не могли представиться мне в день нашего приезда и, кроме того, заявить вам, что с моим приездом ваши обязанности не изменяются, так как хозяйством я заниматься не буду…
Надеюсь, что
граф будет по-прежнему вами доволен.
—
Надеюсь вас видеть у себя,
граф! Пора бы вспомнить о сироте, живущей в предместье.
К ней-то и обратилась Хвостова, прося написать сыну о переводе ее первенца на службу под непосредственное начальство всемогущего
графа,
надеясь при дружбе с матерью открыть, таким образом, своему Пете блестящую карьеру.
— И что же, вы
надеетесь на благоприятный исход вашей защиты? — спросил сквозь зубы
граф Сигизмунд Владиславович после некоторой паузы, пристально глядя на молодого человека.
Таким образом прошли 1755 и 1756 годы. Со всех сторон готовились к войне. Бестужев не переставал
надеяться, что, по крайней мере для России, до открытой войны дело не дойдет, и, верный своему плану, выдвинул к границе войска под начальством фельдмаршала Степана Федоровича Апраксина, лучшего своего друга, находившегося тоже в самых дружеских отношениях с
графом Алексеем Григорьевичем Разумовским.
Граф Шувалов своей нестерпимой гордостью успел нажить себе много недоброжелателей, потому всякий охотно смеялся и передавал знакомым колкости великой княгини. Кроме того, Екатерина более чем когда-нибудь ласкала Разумовских и этим досаждала Шуваловым, так как последние были в описываемое нами время открытыми врагами
графа Алексея и Кирилла Григорьевичей. Императрица все продолжала хворать. Царедворцы ясно видели, что едва ли можно
надеяться на ее выздоровление.
Так думал
граф, возвращаясь, повторяем, очарованный из дома княжны Полторацкой. Другой внутренний голос, однако, говорил ему иное и как чудодейственный бальзам действовал на его измученное сердце.
Граф слишком любил, чтобы не
надеяться, слишком желал, чтобы не рассчитывать на исполнение своих желаний.
— Он подделал бланк своего товарища
графа Потоцкого на вексель в десять тысяч рублей. Тот заплатил, но сообщил об этом командиру и офицерам. Полковник был сейчас у меня. Я отдал ему для передачи Потоцкому десять тысяч и умолял не доводить дело до офицерского суда. Сейчас поеду хлопотать у военного министра. Он,
надеюсь, пожалеет мои седины, не допустить опозорить мое имя…
— Мне,
граф, следовало бы давно уже дернуть за эту сонетку, но я не из трусливых, тем более что я
надеюсь, что ваша болезнь еще не дошла до буйства…
Но Шумскому было и горя мало, он не обращал на
графа никакого внимания, промыслит, бывало, себе винца, да и утешается им на досуге. Он уже начал
надеяться, что будет себе жить в Грузине, да попивать винцо на доброе здоровье, но вышло далеко не так.
— Благодарю вас,
граф, за указания… Я сама постараюсь придумать себе туалет и
надеюсь, что женским чутьем угадаю ту гармонию цветов и то соединение роскоши и простоты, не переходящих границ, которые не должны будут произвести на его величество дурное впечатление.
Вот те успокоительные мысли, которые подсказывал ему внутренний голос, голос надежды, присущий каждому человеческому сердцу.
Граф Иосиф Янович стал
надеяться и терпеливо ждать. Время летело.
Человек обыкновенно верит в то, во что ему хочется верить, и представляет себе всех и вся в том свете, который для него благоприятнее. Это одна из отрадных и спасительных способностей человеческого ума и сердца. Потеря этой способности доводит человека до мрачного отчаяния, до сумасшествия, до самоубийства.
Граф, повторяем,
надеялся, а потому и мечтал.
«
Надеюсь, вы не забыли принятое вами на себя обязательство; вызовите
графа на завтра и потребуйте беспрекословно исполнения вашей воли. Я сегодня постараюсь его приготовить к послушанию.
— Да, да, будем
надеяться на лучшее, — перебил
граф Вельский. — Однако неужели до сих пор Надя не встала?
Он понял, однако, что если Дибич послал те же сведения в Варшаву, то благоразумие требовало от цесаревича не покидать Польшу и быть готовым на всякий случай. Он сам со своей стороны должен был поджидать результата полицейских мер, принятых
графом Милорадовичем для ареста некоторых заговорщиков и для вызова капитана Майбороды, за которым
граф Милорадович послал своего адъютанта Мантейфеля. От этого капитана, особенно упоминаемого в донесении Дибича,
надеялись получить подробные сведения о заговоре.
— Меня отличили, вызвали из ничтожества! — говаривал
граф Аракчеев и был совершенно прав, как видим мы из вышеприведенного краткого очерка детства и юности этого замечательного русского государственного деятеля, за который читатель,
надеюсь, не посетует на автора.
— Разумеется. Ведь она защитит меня от неприятных столкновений с полицией. Ведь друга высокочтимого
графа Сигизмунда Владиславовича Стоцкого — и, как я
надеюсь, впоследствии и
графа Вельского, и всех этих господчиков твоих приятелей в высшем петербургском обществе — никто не осмелится даже заподозрить в чем бы то ни было.
— Если вы отказываетесь драться с моим приятелем, посягавшим, как вы говорите, на вашу жизнь, то
надеюсь не откажетесь драться со мной, так как я считаю ваш отказ для меня личным оскорблением… — сказал
граф Лардерель.
— Я приехал в Париж по делу к моему банкиру и адвокату и сегодня же уезжаю к себе в замок…
Надеюсь, что и ты приедешь ко мне погостить и поохотиться. Теперь в Париже ты рискуешь умереть со скуки, — сказал
граф.
Граф твердо
надеялся, что это именно только искус, и непременно временный, что молодая девушка тоже любит его и, не затей он эту глупую историю с разоблачениями, она давно была бы его женой.
Временщиком стал новый немец, но это был Миних. Он мечтал об исправлении внутренних дел в духе Петра I, в особенности об ослаблении Австрии и о взятии Константинополя. Старый герой
надеялся достигнуть заветной цели, с помощью юного товарища, Фридриха II прусского, который тогда начал войну за австрийское наследство, чтобы уничтожить свою соперницу, императрицу Марию Терезу. Не прошло и пяти месяцев, как Россия очутилась в руках нового временщика. На этот раз пришла очередь
графа Андрея Ивановича Остермана.